Для прочтения книги нажмите на изображение ниже

   

   

Перед советской авиацией стояла задача прикрывать отход наземных войск. Бомбардировка танковых и механизированных колонн противника осуществлялась, в основном, по данным воздушной разведки. Из сводок военного времени видно, что с приближением врага к донскому рубежу увеличивается количество самолето-вылетов штурмовой и бомбардировочной авиации. Летчики штурмовых эскадрилий с риском для жизни увеличивают бомбовую нагрузку с 400 кг до 600 кг. Чаще контролируются результаты штурмовых операций. «Я занял место замыкающего группы, чтобы посмотреть результаты работы ведомых. За немецкой машиной прицеплено что-то – будто борона, а машины – далеко одна от другой. Подлетаю ближе... Идет машина, на ней укреплен канат, а на канате метров в 10-15 объемные связки хвороста. От него пылища, как будто дивизия прошла!». (И.И. Постыго, 2-я А) Вот какие уловки предпринимал противник, чтобы отвлечь внимание штурмовой авиации от настоящих маршрутов передвижения крупных механизированных колонн.

Из «Хроники» автоматчика 70-го Гвардейского стрелкового полка Е.П. Анкудинова: «В нашем 70-ом Гвардейском стрелковом полку было две роты автоматчиков, как «последняя надежда» командира полка для критических ситуаций. Наша первая рота была укомплектована в основном курсантами-авиаторами, добавочно некоторое время проучившимися в пехотном училище, процентов на 20 –  карманными воришками, сидевшими в детских колониях, и небольшим количеством сержантов и солдат, служивших в роте до нашего прибытия. Вторая рота была, в основном, из моряков-дальневосточников, списанных с кораблей «за непочтение к родителям». Это были еще те «братишки». В атаку ходили со зверским выражением лица, с залихватским свистом, криками «полундра!», в распахнутых до пояса гимнастерках, чтобы была видна тельняшка (их «морская душа»). Могли переть на немецкие танки с голыми руками. Немцы их панически боялись. Естественно, они долго не жили... Движение осуществлялось двумя эшелонами. Обычно мы периодически менялись местами с 33-й Гвардейской стрелковой дивизией. Сверхплановое изменение эшелона могло быть и бывало, когда впереди идущие нарывались на крепкую оборону немцев и несли крупные потери. Тогда идущие во втором эшелоне оказывались вдруг первыми (см. воспоминания Д.А. Юдина – В. Г.) 3 января вошли в х. Жуков. 4-го по льду и воде форсировали р. Дон. Разведгруппа обнаружила стадо овец, не менее 10 тысяч голов, перегоняемое немцами с отступающими частями. Нам дали команду раздобыть продовольствие (отбить стадо у немцев и пригнать к боевым позициям). Мы группой из шести человек пошли на поиски животных в немецкий тыл за 40 км. На ночлег остановились в хуторе, загнав овец в местный баз. Наш полк двигался в сторону ст. Николаевской и мы последовали за ним, гоня впереди стадо. Вечером вошли в станицу и узнали, что еще днем наша 24-я дивизия и 70-й полк ушли на ст. Богоявленскую. На ночлег расположились во дворе бывшей ветлечебницы. Утром «догоняющие» своих танкисты проломили баз и забрали 10 овец. Позднее мы сдали стадо из 5000 голов хозяйственникам...

Анкудинов Евгений Петрович.

Пятница, 17 мая 2019 17:19

Солдатская судьба

Автор

Бывает так, что боец погибает от пули или осколка в первом же бою. Обиднее всего быть убитым в последние дни войны или уже после Победы.

Но бывали и другие случаи, когда воин пропал без вести, или на него пришла похоронка, а он вернулся после войны живой. На то она и война, чтобы запутать судьбы людей, причинить боль от утраты и радость от победы и возвращения сына, брата, отца в родной дом.

На той войне были и более запутанные судьбы воинов. Об одной из таких судеб мне и хотелось бы рассказать читателю.

 

Девятнадцатилетний Александр Семёнович Саломатин, уроженец станицы Константиновской Ростовской области, в 1938 году был призван на службу в Красную Армию. Но по окончанию службы не суждено было Александру вернуться домой. Неспокойно было на границах родного государства. Войну артиллерист Саломатин встретил на Ленинградском фронте. Его мать дважды получала похоронки, которые, очевидно, сократили её жизнь не на один год.

Первый раз его похоронили на Ленинградском фронте под Нарвой.

Полковым разведывательным группам так и не удалось вскрыть огневую систему противника, захватить пленных и документы. Так было отмечено в журналах боевых действий дивизии.

В ходе очередной операции группа разведчиков, в которой находился Александр, смогла подойти поближе к оборонительным рубежам противника и определить огневые точки врага. Но и они сами были замечены и окружены. Несколько огневых точек врага ещё не были уничтожены, и разведчики, организовав круговую оборону, продолжали корректировать огонь артиллеристов.

Как вспоминал Саломатин, в тот момент единственным выходом было решение вызвать огонь на себя. После артобстрела разведчики не вернулись к своим ни в первый, ни на второй, ни на третий день. Очередная группа разведчиков, посланная в одну из ночей, не нашла их тел среди множества воронок. Домой Александру полетела «похоронка».

Его молодое тело, изрешечённое осколками снарядов, санитары стрелкового полка нашли только на пятый день после прорыва вражеской обороны. Обходя поле боя, они увидели в воронке засыпанного бойца, лишь часть ступни и лица вырисовывалось из-под земли.

Откопав воина, констатировали: «Не жилец: если выживет, это будет чудо». И отправили его в госпиталь.

Чудо произошло, Александр выжил. Молодой организм хотел жить и бороться с наседавшим на Отечество врагом. Восемь дней Саломантин пролежал без сознания, потом лечение и снова фронт. «Бить врага беспощадно!», – сообщил Александр своё единственное желание в письме к матушке.

Двадцатипятилетний сержант Саломатин продолжал вместе

с ленинградцами отстаивать Родину от ненавистного врага, делясь пайком с голодными детьми. После прорыва блокады истощённый Александр опять попал в госпиталь. Из госпиталя – на фронт, снова бои и опять ранение в августе 1944-го.

В октябре 1944 года в Латвии, под Ригой, его похоронили второй раз. Нет, писарь ничего не напутал, разведчик артдивизиона сержант А.С. Саломатин вместе с радистом не вернулись с боевого задания.

 

В то время противник отступал. За три года войны он укрепил свои оборонительные рубежи дотами, провел подземные коммуникации, врыл танки в землю. Ввиду плотного огня, нашим разведчикам долгое время не удавалось даже приблизиться к передовому краю противника, а не то, чтобы взять языка.

Для разведгруппы старшего сержанта Саломатина складывалась

похожая ситуация, как под Лениградом. Нужно было любой ценой проникнуть в оборону врага и скорректировать огонь полковой артиллерии на подавление огневых точек противника. Задача осложнялась тем, что здесь у врага все огневые точки были хорошо замаскированы под местный ландшафт.

На рассвете перед разведчиками открылась хорошо укрепленная оборонительная система. Все опорные пункты были связаны траншеями, скрытыми ходами перемещения. Все доты также имели ходы сообщения, между которыми стояли открытые пулемётные точки; за траншеями – скрытые, врытые в землю танки; в лесках, очевидно, орудия или миномёты. И это только то, что можно было заметить в первые часы наблюдения.  На то, чтобы вскрыть в этой системе все огневые точки противника, требовалось время, которого у разведгруппы не было. Готовилась крупномасштабная наступательная операция.

Разведчиками было принято решение о корректировке кратковременного огня по видимым и предполагаемым целям, спрятанным в лесистой местности, с расчётом, что, запаниковав, противник обозначит и другие огневые точки. Так и произошло. После первого же артобстрела противник выдал новые, ранее невидимые места размещения орудий.

Теперь оставалось только своевременно засекать места, откуда были проведены выстрелы, и корректировать огонь наших артиллеристов.

 

«Но это хорошо говорить, когда ты в своём расположении, а не в нескольких сотнях метров от вражеских орудий, в центре обороны врага!» – вспоминал ветеран.

 

Вскоре немцы поняли, что рядом есть корректировщики противника, и стали прочёсывать местность. А на обороне противника всё выявлялись и выявлялись новые доты, орудия разного применения, танки, куда спешили фашисты, занимая оборону. Приходилось вносить изменения, направлять огонь наших орудий по прежним точкам и по новым.

Так разведчики оказались в окружении. Многие из группы погибли, успеха на отход не предвиделось, а сведения об огневых точках противника были необходимы для успешного наступления советских войск. Вот и решили: «Двум смертям не бывать, одной не миновать! Если погибнуть, то –уничтожив врага!» Тем более, у Александра уже был опыт вызывать огонь на себя.

 

И снова в дом Саломатиных в посёлке Константиновском по-

летела похоронка...

Лишь по счастливой случайности он остался жив, о чём сослуживцы сообщили маме Александра, когда он лежал в госпитале. Но теперь она уже не верила приходящим письмам. Думала, что его друзья пишут, успокаивая поседевшую мать. А сын продолжал бить врага уже в другой части, ведь свой

дивизион ушёл далеко вперёд, на Запад.

Старший сержант штурмового стрелкового батальона 880-го стрелкового полка 189-й Кингисеппской краснознамённой дивизии А.С. Саломатин в апреле 1945 года при отражении контратаки противника в районе г. Эльба был ранен, но не оставил поле боя, показав образцы отваги и мужества. Награждён медалью «За отвагу».

 

И когда в один из ноябрьских дней в дом Саломатиных постучали и погрубевшим голосом сказали: «Мама!», она не поверила. Не сразу открыв двери, она сказала: «У меня сын погиб на войне...»

 

Прожив десятки лет, герой разведчик-артиллерист говорил:

«Так поступил бы каждый. Если бы пришлось повторить всё сначала, не задумываясь, вызвал бы огонь на себя».

 

Он ещё часто вспоминал дни пожарищ, раскалённые стволы

орудий и погибших товарищей, не доживших до Дня Победы...

А в выдвижном ящике стола семьи Саломатиных мирно лежали три медали «За отвагу», орден Красной Звезды и другие награды, напоминающие потомкам о героизме сержанта Александра Семёновича Саломатина.

___________________________________________________

Из архива г. Константиновска и МО РФ, запись Т. Котельниковой.

Пятница, 03 мая 2019 19:23

Поледний бой

Автор

Над полем боя плыл туман
И лес стоял, как в молоке...
Изрыт снарядами курган.
Струится пот по голове.


Последний бой, прорыв кольца.
Погибших много в окружении.
Все будут биться до конца,
Умрут героями сражения.


Всех павших из того полка
Не впишут в списки награждения.
Погибших всех наверняка
Здесь захоронит население.


А тех, кто здесь остался жив,
Найдут лишь позже поколения
В пыли архивной, не забыв
Извлечь героев из забвения!

в. Градобоев.

…В 42-м я был подростком. В летний солнечный июльский день, я со своими друзьями, такими же подростками, находился на берегу Дона.  Кто-то из станичников чинил лодку, кто-то разбирал рыбацкие снасти. Женщины полоскали белье. Детвора плескалась в воде возле берега.                      

Неожиданно, вверху за покатым склоном, над станицей раздалась канонада боев. И буквально через полчаса на склоне показалось несколько десятков красноармейцев, мечущихся по склону, часть из которых, бросая оружие, в спешном порядке стали спускаться к реке. Еще первые бойцы не спустились к реке, как на верху склона показались немецкие мотоциклисты и бронетранспортеры, а следом и немецкая пехота.                                        

Все происходящее длилось несколько минут, и когда отступающие красноармейцы подбежали к берегу, я увидел, что основная масса из них - люди азиатского происхождения, и очевидно, плавать не умеют, потому, что из них никто в воду не полез, все бегали по берегу с криками о помощи. Они бедные метались вдоль береговой линии в поисках выхода из адского положения. Я видел, как с командой «Вперед» прыгнул в воду совсем еще молодой лейтенант и следом грузный, в годах мужчина в звании старшины с планшетом на шее.

Не знаю, что меня толкнуло, но я последовал за ними. Вот только теперь я услышал пулеметные и автоматные очереди, перебивающие людские крики на берегу. Немецкие пули достигали водной глади реки и с плюханьем, свистом и каким-то урчанием уходили в толщу воды. Я уже не думал о том, что происходит там, на берегу, где остались мои друзья. Мне казалось, что все немецкие автоматы и пулеметы нацелены только на нас.        

Лейтенант был видимо не плохой пловец, потому как при каждом обстреле он успевал подавать команды:     «Нырять!», и сам это делал мастерски. Позади тяжело плыл старшина, которого лейтенант постоянно подбадривал и подгонял. Но планшет, видимо с ценными документами, постоянно подплывал к лицу старшины, закрывая ему видимость, а при нырянии и плавании стукал его по лицу.

 Сколько времени все это длилось, сказать по прошествии стольких лет, трудно. Но помню, что, не доплывая до противоположного берега реки несколько метров, после очередной пулеметной очереди, вынырнули мы со старшиной одни. И меня охватило чувство страха, что если сейчас старшину убьют или он утонет, то весь мир просто перестанет существовать. Теперь я, видя мучения старшины, слабые его взмахи руками и частое погружение под воду без особой нужды, просил: «Дяденька, не тоните! Дяденька, не тоните!»  И когда, наконец, я встал на ноги, ощутив прибрежную отмель, я бросился помогать старшине, выбраться на берег. Он просто выполз на берег и потерял сознание. Вечером мы ушли к своим, где через несколько дней встретили советских танкистов и в этой части со старшиной дошли до Берлина».

(Записан со слов рассказчика)

Только вчера ушли в сторону Дона последние отступающие подразделения Красной Армии. Из хутора на нижних дорогах, в пойме видне­лись брошенные повозки и остатки военного имущества. За Донцом и за Доном, в районе Константиновской слышались отзвуки боев.

Двоюродные братья Шевченко, Николай и Иван, отправились за хутор Костиногорский. Каково же было их удивление, когда на окраине хутора они нашли штабной автобус Красной Армии с оружием. Обрадо­вавшись находке, ребята часть оружия, в том числе и пулемет Дегтярева, спрятали на чердаке в доме отца Ивана и дяди Николая – Александра Ивановича Шевченко.

На следующий день молодые патриоты решили опробовать оружие в деле. Николаю было четырнадцать лет, а Ивану – семнадцать. «Нам надо научиться стрелять, а то нас не возьмут на фронт», – предложил Иван.

Взяв пулемет, ребята отправились в степь. Выбрав удобное место, за пригорком, расставив и укрепив сошки пулемета, братья приготовились к стрельбе, оставив за спиной родной хутор и направив оружие в сторону хутора Михайловского, где уже хозяйничали немцы.

К радости подростков на горизонте из-за Дона появился немецкий самолет-разведчик «рама», прозванный в вермахте «Der fliegende Auge» – «летающий глаз». Эта двухмоторная немецкая воздушная машина счи­талась одной из лучших моделей, легкоманевренной при атаке советских истребителей, имела на борту несколько орудий и пулеметов, и, благода­ря комфортабельным кабинам, – хороший обзор.

Видимо, фашистский пилот, поэтому и был так уверен в своем превосходстве и неуязвимости. Да и чего ему было бояться, когда регулярная Красная Армия ушла за Дон и держала оборону в нескольких километрах от этих мест, и только разрозненные остатки частей РККА пытались про­рваться на Южный берег Дона...

Заложив крутой вираж над хутором, он подставил свой брониро­ванный борт под ствол «дегтяря». Ребята хорошо знали этот самолет с черными крестами, притягивающий следом немецкие бомбардировщики. «Вот и патроны не придется тратить зря», – сказал Иван, и дал по само­лёту две короткие пулеметные очереди. Пули, найдя уязвимое место и пробив обшивку самолета, как разъяренные пчелы, впились в тело не­мецкого пилота. Вражеская махина изменила траекторию полета и плавно устремилась к хутору Михайловскому, но, не долетев до земли, вы­бросила шлейф дыма и упала в Михайловские сады. Братья, радостные и одновременно испуганные, бросились в свой хутор. Теперь необходимо было спрятать оружие.

«А вот и подходящее место схрона – заросли малинника в соседнем дворе», – предложил Николай.

А к хутору уже приближался рокот мотора и лязг гусениц легкого не­мецкого танка. Подростки кинулись в заросли малины, где столкнулись лицом к лицу двумя лейтенантами РККА.

«Ребята, есть ли немцы в хуторе?» – спросил один из них.

«До этого не было», – ответил Иван, невольно опуская глаза на еще теплый пулемет.

Пришлось молодым патриотам прятать и оружие, и отступающих офицеров.

На окраине хутора уже раздавались крики «Хальт!», «Партизанен!». Немцы спрыгивали с легкого танка и разбегались по маленькому хутору в поисках партизан. Братья, вмести с офицерами Красной Армии, укры­лись в садах за хутором. А ночью они проводили офицеров к ерику Про­рытому, выходившему к реке Дон, где еще вчера переправлялись отсту­пающие красноармейцы и вернулись домой, где и признались матерям о своей «партизанской» стрельбе.

Вскоре в хуторе, для порядка, появились полицаи и «полицейская часовня», как ее называли подростки.­ Один из полицаев был очень наглым. Он приставал к девчонкам-подросткам – «невестам» местных пацанов, а дедов и ребят при встрече на улице любил полоснуть плеткой. Вот хуторские ребята и решили ему отомстить.

Ночью, пробравшись в «часовню», когда пьяные полицаи спали, один из подростков, скрутив валики из немецкой листовки, вставил их между пальцами ног полицая и поджег. Сначала был ночной танец боси­ком испуганного старшего полицейского, а наутро – коллективная порка плеткой всех хуторских подростков и отбывание наказания в холодном подвале полицейского участка...

Скоро пришла долгожданная зима, а с ней и освобождение хуто­ра. Жаль, что полицай «должник» сбежал в январе 43-го года с отсту­пающими немцами. Говорили, что перед отступлением атаман Старо-Золотовской собрал всех полицаев, и они ушли за Донец.

В доме Николая расположился штаб полка, а в доме Ивана, напро­тив, – полковой наблюдательный пункт со стереотрубой на чердаке. Через стереотрубу можно было наблюдать, как немцы возводили укрепления на противоположном берегу реки в хуторе Кресты, заставляя местных жи­телей рыть окопы и разбирать собственные дома для строительства блин­дажей. Дальнобойная артиллерия, расположенная в километре за Кости­ногорским, попыталась уничтожить вражескую технику и укрепления, но немцы часто выводили хуторян на оборонительные рубежи, и артобстрел прекращался.

В один из вечеров в балку под Костиногорским прибыло несколько артиллерийских установок «Катюша», и очередное утро превратилось для фашистов в кошмар.

Офицеры и солдаты, расквартированные в домах братьев, учили подростков обращению с военным оружием, минами и гранатами.

Вскоре воинские подразделения РККА переправились через Север­ский Донец и ушли освобождать города Шахты и Ростов, а с ними ушла и Екатерина Лозина, комсорг хутора, ставшая в последствии зенитчицей.

Весной в хутор вернулся один из офицеров, раненных при освобож­дении х. Костиногорского, и организовал из числа местных подростков отряд по поиску и перезахоронению советских воинов.

Находили и хоронили останки бойцов в Черном лесу и за Старым Донцом на территориях Константиновского и Раздорского (сегодня Усть-Донецкого) районов. Где эти могилы сейчас, «костиногорский партизан» Николай Григорьевич Шевченко уже и не вспомнит...

Ранней весной подростки бродили по полям сражений уходящей войны и самостоятельно хоронили останки советских бойцов. Однажды они обнаружили в михайловских полях немецкий заминированный блин­даж, с растяжками на несколько метров, и, согласно инструкции, остав­ленной офицерами штаба, подорвали его.

Этой же весной Николаю еще не раз приходилось разряжать и уни­чтожать вражеские «сюрпризы», оставленные хуторянам.

После войны у местных казаков оставалась кое-какая животина, вот и приходилось добывать для нее корм. В мае 43 года мать послала Нико­лая на лиман накосить травы. Подросток не растерялся, когда обнаружил там немецкие противотанковые мины. За весну и лето им было обезвре­жено 11 мин. Правда, после последних «разминирований» ему достался подзатыльник. Уничтожить последние мины Николай решил выстрелом из припрятанной винтовки, вот и получил оплеуху от матери после взры­ва. (По воспоминаниям Н. Шевченко, жителя х. Костиногорского, Кон­стантиновского района.)

 По рассказам михайловских старожилов, после освобождения района от фашистских войск в 1943 году, из михайловских садов старшие подростки приносили крылья с черными крестами – от немецкого самолета. Их использовали в качестве навесов над сенниками. По воспоминаниям, где-то в тех местах находился упавший и развалившийся немецкий самолет.
Возможно, это и был тот немецкий воздушный разведчик, сбитый братьями?
Куда он делся, сегодня уже никто не помнит. Скорее всего, его вывезли на металлолом. На освобожденных территориях и в послевоенное время, выполняя указы Совнаркома собирались оружие, гильзы, каски, а также черный и цветной металл на переработку, а технику – для нужд фронтов (в годы войны) и восстановление сельского хозяйства. Много восстановленного автотракторного парка было передано в колхозы.
О важности этого говорят принятые государственные документы: в апреле 1942 года – № 118, об организации сбора стальных шлемов на полях сражений, в мае 1942 года – № 139, об организации сбора отечественных и трофейных стрелянных гильз и направлении их в тыл.

Четверг, 02 мая 2019 09:48

Орда

Автор

Молодые девушки Елена с сестрой Марией, уставшие, но радост­ные, о чем-то весело щебеча, возвращались с работы домой. Сегодня они опять заработала продукты, и еще им выдали мед. «Вот радости будет нашим!» – думала Елена и не сразу услышала приближающийся рокот. Обернувшись, девушки увидела немецких мотоциклистов, нагло разгля­дывающих младшую и стройную Елену.

«Ком!» – услышала она от немца, сидевшего в коляске мотоцикла. Елена еще никогда не видела немецких солдат, но слухи, ходившие о них, ничего хорошего не предвещали. Девушки испугано смотрели то на одно­го, то на другого немецкого солдата. А они нагло смеялись и о чем-то громко говорили между собой. Лена попятилась назад, прижимая к груди так тяжело заработанный продовольственный паек.

«Ком!», – опять послышалась резкая команда, и недовольный плот­ный немец вылез из коляски мотоцикла и направился к девушкам, держа впереди автомат.

Лена была не из пугливых, но судя по настроению этих двух зарвав­шихся фрицев, было видно, что их шутки кончились, и они обозлены ее непослушанием.

Немец, быстро приблизившись к Елене, выхватил ведерко с медом. Перекинув автомат за спину, он раскрыл платок, прикрывающий верх­нюю часть ведра, понюхал его, потом грязными от пота и пыли пальцами достал немного меда и, положив его в рот, задрал голову к небу и замы­чал. Опустив голову, с восхищением взглянул на девушек и сказал: «Гуд фрау, гуд».

Забрав ведерки с медом, залез обратно в свое «логово» – коляску мотоцикла, и оба немца уехали. Сестрички еще долго стояла на обочине станичной дороги и смотрела вслед удаляющимся немцам. Через неко­торое время страх прошел, и они поспешили домой, куда направились и «отважные» немецкие воины.

Идя домой, Елена думала, как объяснить маме, что они отдали паек, в котором так нуждалась ее семья? Как объяснить это разбойное нападе­ние?

Но, пройдя по станице, она поняла, что объяснять ничего не при­дется.

На станичных дорогах стояли несколько немецких крытых грузовых машин, и около десятка мотоциклов, вокруг которых, как и по всей стани­це, бродили немецкие солдаты. Ворота колхозного склада были открыты, и немецкие солдаты спокойно опорожняли колхозные запасы. Кто-то из них ловил кур, кто-то тащил кабанчика в машину, другие в пилотках и касках несли куриные яйца. Основная часть вояк была без оружия и по­лураздетая. Кто-то весь в куриных перьях, кто-то испачканный в молоке. И все это сопровождалось женским воем, проклятиями стариков.

Вспоминая уроки школьной истории, Лена подумала: «Это орда!»

(По рассказу жительницы ст. Нижне-Кундрюченской, Усть-Донецкого района, Елены Капитоновны Жмыховой (Ажогиной).

Четверг, 02 мая 2019 08:41

Переправа

Автор

...Боевых действий в хуторе Авилове еще не было, но тревожные сводки Совинформбюро подтверждали, что война быстро не кончится. Да и недавно прибывшие на Северский Донец для возведения дополни­тельной переправы через речку солдаты РККА подтверждали опасение местных жителей, что немец прет на Кавказ и, естественно, не минует и донскую землю.

Все чаще через местные паромы проходили машины с ранеными, да и военной техники и оружия донцы не видели за всю свою жизнь столько, сколько ее прошло на запад за последний месяц. Хотя сколько было этой техники? – Все больше обозы да пешие солдаты в обмотках с винтовками.

Солдаты через Кундрюченскую переправу свозили пустые большие винные бочки к берегу Донца и собирали переправу на случай отступле­ния частей РККА за реку. Рядом кружилась местная ребятня. Взрослое население хутора работало на сельхозработах, возводило укрепления, ко­пало траншеи.

После нескольких случаев диверсий, выражавшихся в закапывании ночью траншей, попыток слома заграждений, в хуторах были созданы за­градотряды из таких же шестнадцатилетних подростков, как Петр Со­рокин и Николай Краснянский, обучающихся военному делу и владению винтовкой и штыком.

Вечерами и ночью они несли службу под руководством старших. Охраняли выкопанные днем траншеи и части переправы, а в свободное время приходили помогать солдатам. Женщины старались подкормить измотанных войной бойцов, проживающих в хуторе. Шестнадцатилет­ний Петя Сорокин всей душой прикипел к веселому и мастеровому бой­цу Георгию Ковалеву и почти целыми днями пропадал на строительстве переправы. Первые дни и недели жаркого лета 1942 года были относи­тельно спокойными, и работа по наведению переправы спорилась.

Боевые действия происходили на Верхнем Дону, и временами каза­лось, что это очередные учения, и завтра всё закончится.

Но эта жестокая война требовала новых жертв. Не обошла она сторо­ной и хутор Авилов. Первые немецкие воздушные разведчики появились в донском небе еще в начале июля, но советские истребители не давали им спокойной жизни. Хотя это не спасало переправу от бомбежек.

После очередного воздушного боя немецкий самолет разведчик «Рама» был подбит и ушел со шлейфом дыма в сторону расположения своих частей, но и наш истребитель тоже не долетел до аэродрома и упал в песчаном карьере, хотя летчик остался жив и спустился на парашюте.

Через несколько минут армада немецких бомбардировщиков сорвалась с неба к построенной переправе. В этот раз налет был настолько внезап­ным или Георгия отвлек воздушный бой, только не успел он добежать до укрытия, как за его спиной разорвалась фашистская бомба. Так и погиб Георгий Ковалев, не увидев разрушения своего творения – переправы.

Переправу восстанавливали еще пару раз, но через несколько дней немецкая авиация разбила ее окончательно, так и не дав воспользоваться ею отступающим войскам Красной Армии.

Георгия Ковалева похоронили на местном кладбище. Еще долго под­росток Петр не мог смириться с гибелью своего старшего товарища. А после освобождения района от фашистских захватчиков, ровно через год, Петр сходил к разбитому самолету, где разобрал авиационные патроны и, насыпав в карманы пороха, отправился домой.

Сегодня никто не помнит, что случилось с парнем, возможно, заку­рил и еще тлеющее кресало положил в карман? Нашли парня сильно об­горевшим, а умирая, он попросил похоронить его вмести с дядей Жорой Ковалевым.

Вот и лежат они в одной могиле – солдат той жестокой войны Геор­гий Ковалев, как без вести пропавший, и подросток Петр Сорокин – без­винная юная жертва войны.

(По воспоминаниям Н.А. Краснянского, жителя х. Авилова, Кон­стантиновского р-на).

Четверг, 02 мая 2019 07:52

Секретарь райкома

Автор

В 1905 году в семье писаря села Сариновка Кашарского райо­на Ростовской области родился Иван Марков.

Название села произошло от фамилии пана Саринова, прожи­вавшего здесь до революции. Потом Саринов продал свои земли другому пану, Жученкову, и уехал.

В 1916 году у Ивана умирает мать. В своей автобиографии Иван Яковлевич пишет, что родился в семье крестьянина-бедняка, работал на своем хозяйстве у отца, одновременно учился в сель­ской школе.

После революции, уже в начале 1918 года в селе был создан революционный комитет. На основании декрета о земле, ревком конфисковал помещичьи земли, участки и имущество и раздал их беднейшим крестьянам. Отец Ивана был назначен секретарём сельского совета. После окончания четырех классов Иван работал сезонно, по найму на зажиточных крестьян, до 1922 года.

В 1928 году крестьяне стали объединяться в товарищества по совместной обработке земли – ТОЗы. Но Иван Макаров, в это вре­мя закончивший двухгодичное обучение в вечернем комбинате ра­бочего образования города Ростова-на-Дону и получивший спе­циальность по холодной обработке металлов в техникуме, уже несколько лет работал на заводе «Красный Аксай». С октября 1927-го по сентябрь 1928-го он служил в 8-м полку связи рабоче-крестьянской Красной Армии. По возвращению со службы посту­пил на завод в должности мастера цеха, а через год был принят в ВКП(б).

В ноябре 1929 года на пленуме Центрального Комитета пар­тии было принято постановление «Об итогах и дальнейших зада­чах колхозного строительства», в соответствии с которым было ре­шено направить в колхозы и МТС на постоянную работу 25 ты­сяч «передовых» городских рабочих для «руководства созданны­ми колхозами и совхозами». Это постановление получило боль­шой отклик среди рабочих заводов. Во исполнение данного реше­ния, открывались курсы повышения квалификаций и обучения бу­дущих руководителей сельских хозяйств.

В январе 1933 года ростовским горкомом партии Иван Яков­левич был направлен на учебу в высшую коммунистическую сель­скохозяйственную школу (ВКСХ), на животноводческий факуль­тет, после окончания которого, в ноябре 1935 года направлен на ра­боту в должности заместителя начальника политотдела мясосовхо­за № 37. Сегодня это ООО «Стычное».

В предвоенный год, в январе 1940-го, начальник политотдела совхоза № 37 Иван Яковлевич Макаров избирается первым секре­тарем Николаевского райкома ВКП(б).

Нелегкое время для секретаря райкома Макарова выпало в годы его руководства – выполнение плана сдачи сельхозпродук­ции и сбор налогов государству; отправка лучших сыновей Роди­ны на фронт, размещение прифронтовых воинских частей и приемраненых в донские станицы и села, оказание госпиталям и воин­ским частям посильной помощи; мобилизация населения, от под­ростков до стариков, на работы по возведению укрепрайонов и пе­реправ через Дон, поддержание прифронтовых дорог в надлежа­щем состоянии, сбор денежных средств на изготовление военной техники, сбор теплых вещей для воинов Красной Армии... В об­щем, «всё для фронта, всё для победы» над врагом!

А когда фашисты вступили на донскую землю, настала необ­ходимость в создании истребительных отрядов и подготовки ди­версионных партизанских групп. И все затраты средств и рабочей силы ни в коем случае не должны были сказаться на выполнении планов госпоставок сельхозпродукции, и даже наоборот, с каждым днем, месяцем и годом необходимо было перевыполнить нормы, увеличить объемы сбора сельскохозяйственной продукции.

По отчету самого Макарова, Николаевский район был окку­пирован с 20 июля 1942 года, хотя несколько очагов сопротивле­ния отступающих частей Красной Армии еще держали оборону в районе ст. Николаевской и ниже по течению Дона. Вражеские мо­торизированные и танковые колонны, не встречая на своем пути серьезного сопротивления, проскочили территорию Николаевско­го района и уже к 17 июля вышли к станице Константиновской, а 18-19 июля вели кровопролитные бои у переправ Северского Дон­ца. И только непокорные полки 156-й стрелковой дивизии, распо­ложившиеся на левом берегу Дона, и авиация 4-й воздушной ар­мии не позволяли фашистам прорваться на противоположный бе­рег и выйти на кавказское направление.

В отчете Макаров напишет, что партизанский отряд был раз­бит на группы. Всего создано шесть групп по пять-семь человек. Но когда группы стали выезжать на назначенные места, там появи­лись немцы, связь между группами была потеряна. Только 26 июля стало известно, что созданный партизанский отряд не смог уйти в подполье, часть отряда вместе с командиром И.Л. Кулаковым эва­куировалась вглубь страны.

Собрав оставшихся партизан и небольшой актив из 18 чело­век, Иван Яковлевич переводит работу райкома на нелегальное по­ложение. В дальнейшем его подпольный райком назовут «парти­занской группой», а местные жители будут называть их партизан­ским отрядом.

Подпольщики сумели сделать небольшие схроны оружия и продовольствия, но предатели выдали эти места. Группа не смог­ла стать боевой единицей партизанского фронта. По району были проведены рейды с прочесыванием местности, балок, леса и дон­ских хуторов. Для проведения облав были привлечены немецкие автоматчики, полицаи и бандеровцы. Через два месяца, после оче­редных облав, Иван Яковлевич Макаров и бывший старший лей­тенант, военрук местной школы Иван Семенович Астахов, как на­чальник штаба подпольного райкома, предложили расформиро­вать отряд на мелкие группы и действовать по обстановке, поддер­живая связь через связных. Кому принадлежала идея расформиро­вания, сегодня неизвестно, но впоследствии за это решение будут держать ответ и Макаров, и Астахов.

Многие коммунисты и комсомольцы разошлись по соседним хуторам и станицам, некоторые выехали в соседние районы для проведения антифашистской агитации и создания партизанских групп на местах. В станице остались около 10 человек, в том числе и отчаянная, секретарь райкома комсомола Феона Колотенко.

Подпольщики собирали сбрасываемые советскими самоле­тами антифашистские листовки, распространяли их по хуторам и расклеивали на домах местных жителей, перерезали линии связи немецких штабов, проводили разъяснительную работу среди насе­ления против фашистской диктатуры, саботировали работу на ок­купантов.

Осенью 1942 года несколько партизан-подпольщиков были арестованы: бывший инструктор райкома Яков Сергеевич Шишкин, председатель колхоза «Волна революции» Пахом Агапо­вич Тимофеев, заместитель начальника политотдела Гапкинской МТС Филипп Иванович Донецков, комсомолки Зина Богданова и Феона Колотенко. Тимофеев после продолжительных пыток был расстрелян в Белужьем лесу.

Колотенко после пыток удалось со­вершить побег из подвала полицейского участка. Судьба Богдано­вой неизвестна. А Донецкого и Шишкина вызволили из плена бой­цы Красной Армии при освобождении Ростовской области. За рас­пространение антифашистских листовок 3 января были расстре­ляны цыганские семьи, всего 38 человек, из них 3 женщины, 5 под­ростков и один ребенок в возрасте 6 месяцев.

Макаров в своей авто­биографии написал, что ру­ководил подпольным райко­мом партии с июля по но­ябрь 1942 года.

Он ушел в Киевский район Ростовской области и жил там под видом воен­нопленного в колхозе «Ста­линская искра», где подгото­вил подпольную группу из 12 человек, и при отступле­нии врага они совместно с другими партизанами уни­чтожили до 150 оккупантов.

Конечно, судьба многих жителей, помогающих под­польщикам, осталась неиз­вестна – как живых геро­ев, так и погибших. Известно, что благодаря партизанской груп­пе подпольного райкома был сохранен от подрыва фашистами ста­ничный элеватор, где хранилось около 3000 тон семян зерновых и масленичных культур, 1547 лошадей, 2919 голов крупнорогатого скота и 3028 овец.

В очередном акте об ущербе, нанесенном фашистами району, Макарова напишет:

«Сожжено 19 зданий, уничтожены паромная 287 п.м. и дере­вянная переправы общей протяженностью 91 п.м., разрушен кир­пичный завод... Таким образом, ущерб, нанесенный фашистскими варварами, составил в сумме 125172606 руб...» (Акт № 1014, Кон­стантиновский райархив).

Из характеристики Макарова, датированной 16 июня 1943 года, следует, что Иван Яковлевич вернулся на работу и присту­пил к своим обязанностям секретаря райкома с 16 января 1943 года (ЦДНИРО: ф. Р-3, оп.1, д. 23, л. 42).

 Послевоенное время было мирным, но не таким спокойным, как казалось со стороны. После освобождения района от оккупан­тов в 1944 году ещё не зажили «фронтовые раны», нанесенные фа­шизмом нашей промышленности и сельскому хозяйству. Были слу­чаи как нарушения дисциплины, так и диверсий, много предателей и дезертиров скрывалось от наказания, а, следовательно, был не­обходим постоянный контроль на производстве и усиленная бди­тельность органов НКВД. Вот тут и вспомнили заслуги и обиды на бывших партизан Николаевского района: как после освобождения секретарь Макаров отбирал незаконно присвоенный скот у станич­ников, как заставлял работать днями и ночами. Обиды, зависть и несправедливость, а порою и просто месть, подстегивали людей к написанию доносов в соответствующие органы.

Сегодня уже никто не скажет, кто был прав, и кто из мести пи­сал доносы на своих же земляков. Многие документы до сих пор засекречены. Но по результатам проверок нескольких бывших пар­тизан арестовали и отправили в далекие сибирские места. Кого-то впоследствии реабилитировали, как незаслуженно униженную Феону Колотенко, ранее представленную к ордену Красной Звез­ды. А кто-то отбывал наказание, как говорят: «от звонка до звон­ка».

Скорее всего, за свою доверчивость и заступничество за сво­их боевых друзей пострадал и бывший секретарь Иван Яковлевич Макаров. Он не был арестован, но и не был награжден. В те годы пострадало много партизан. Отстояв свою Родину в борьбе с вра­гом, не все из них встретили Победу. Кто-то пропал в застенках ге­стапо, кто-то в лагерях своей страны. Также кто-то из предателей был пойман и наказан, а кто-то дожил до наших дней и получил «заслуженные» льготы.

В январе 1945 года Макарова направляют на работу уполмин­загом в Семикаракорский район. В период работы в системе заго­товокзаго­товок, в 1950 году, приказом министерства ему присвоено персо­нальное звание советника заготовительной службы 1-го ранга.

Избираясь членом райкома партии и депутатом райсовета Се­микаракорского района, в 1954 году Макаров назначается началь­ником управления сельского хозяйства и сельхоззаготовок. В этом же году министерство заготовок ходатайствуют перед обкомом партии о назначении его на прежнюю должность, но он уезжает в город Азов, где в ноябре месяце назначается директором местно­го молкомбината.

Макаров И.Я. с внучкой Мариной.

В 1971 году сердце бывшего секретаря Николаевского райком ВКП(б) не выдержало всех пройденных испытаний, выпавших на его долю в нелегкой жизни. Умер Иван Яковлевич Макаров от сер­дечного приступа и похоронен в г. Азове Ростовской области.

Страница 1 из 3